Неточные совпадения
Бывало, ты в окружности
Один, как
солнце на небе,
Твои деревни скромные,
Твои леса дремучие,
Твои поля кругом!
Солнце закатилось, и ночь последовала за днем без промежутка, как это обыкновенно
бывает на юге; но благодаря отливу снегов мы легко могли различать дорогу, которая все еще шла в гору, хотя уже не так круто.
Блестела золотая парча, как ржаное поле в июльский вечер
на закате
солнца; полосы глазета напоминали о голубоватом снеге лунных ночей зимы, разноцветные материи — осеннюю расцветку лесов; поэтические сравнения эти явились у Клима после того, как он
побывал в отделе живописи, где «объясняющий господин», лобастый, длинноволосый и тощий, с развинченным телом, восторженно рассказывая публике о пейзаже Нестерова, Левитана, назвал Русь парчовой, ситцевой и наконец — «чудесно вышитой по бархату земному шелками разноцветными рукою величайшего из художников — божьей рукой».
И еще раз убеждался в том, как много люди выдумывают, как они, обманывая себя и других, прикрашивают жизнь. Когда Любаша, ухитрившаяся
побывать в нескольких городах провинции, тоже начинала говорить о росте революционного настроения среди учащейся молодежи, об успехе пропаганды марксизма, попытках организации рабочих кружков, он уже знал, что все это преувеличено по крайней мере
на две трети. Он был уверен, что все человеческие выдумки взвешены в нем, как пыль в луче
солнца.
— В Тамбове, ваше высокоблагородие, всегда,
бывало, целый день
на солнце сидишь и голову подставишь — ничего; ляжешь
на траве, спину и брюхо греешь — хорошо. А здесь бог знает что: солнце-то словно пластырь! — отвечал он с досадой.
На рассвете обыкновенно всегда
бывает тихо; ветер начинает дуть с восхода
солнца, постепенно усиливаясь, и достигает наибольшего напряжения к двум часам пополудни.
Она
бывает хороша только в иные летние вечера, когда, возвышаясь отдельно среди низкого кустарника, приходится в упор рдеющим лучам заходящего
солнца и блестит и дрожит, с корней до верхушки облитая одинаковым желтым багрянцем, — или, когда, в ясный ветреный день, она вся шумно струится и лепечет
на синем небе, и каждый лист ее, подхваченный стремленьем, как будто хочет сорваться, слететь и умчаться вдаль.
Обыкновенно такие ливни непродолжительны, но в Уссурийском крае
бывает иначе. Часто именно затяжные дожди начинаются грозой. Та к было и теперь. Гроза прошла, но
солнце не появлялось. Кругом, вплоть до самого горизонта, небо покрылось слоистыми тучами, сыпавшими
на землю мелкий и частый дождь. Торопиться теперь к фанзам не имело смысла. Это поняли и люди и лошади.
И вот в связи с этим мне вспоминается очень определенное и яркое настроение. Я стою
на дворе без дела и без цели. В руках у меня ничего нет. Я без шапки. Стоять
на солнце несколько неприятно… Но я совершенно поглощен мыслью. Я думаю, что когда стану большим, сделаюсь ученым или доктором,
побываю в столицах, то все же никогда, никогда не перестану верить в то, во что так хорошо верит мой отец, моя мать и я сам.
Бывало — зайдет
солнце, прольются в небесах огненные реки и — сгорят, ниспадет
на бархатную зелень сада золотисто-красный пепел, потом всё вокруг ощутимо темнеет, ширится, пухнет, облитое теплым сумраком, опускаются сытые
солнцем листья, гнутся травы к земле, всё становится мягче, пышнее, тихонько дышит разными запахами, ласковыми, как музыка, — и музыка плывет издали, с поля: играют зорю в лагерях.
Около каждой юрты обыкновенно стоит сушильня, наполненная доверху распластанною рыбой, которая издали, особенно когда она освещена
солнцем,
бывает похожа
на коралловые нити.
На юге среди зимы
бывает оттепель, чего ни разу не наблюдали около Дуэ и Рыковского; реки вскрываются раньше, и
солнце выглядывает из-за облаков чаще.
Весело
бывало смотреть
на них, проворно бегающих по начинающим зеленеть лужайкам, сверкающих
на солнце яркостью своих перьев с их разноцветными золотистыми отливами.
Знаю только, что как скоро начнет заходить
солнце, дупели слетаются
на известное место, всегда довольно сухое, ровное и по большей части находящееся
на поляне, поросшей чемерикою, между большими кустами, где в продолжение дня ни одного дупеля не
бывает.
— Так! — сказал Павел. Он совершенно понимал все, что говорил ему дядя. — А отчего, скажи, дядя, чем день иногда
бывает ясней и светлей и чем больше я смотрю
на солнце, тем мне тошней становится и кажется, что между
солнцем и мною все мелькает тень покойной моей матери?
И точно: холодный ветер пронизывает нас насквозь, и мы пожимаемся, несмотря
на то, что небо безоблачно и
солнце заливает блеском окрестные пеньки и побелевшую прошлогоднюю отаву, сквозь которую чуть-чуть пробиваются тощие свежие травинки. Вот вам и радошный май. Прежде в это время скотина была уж сыта в поле, леса стонали птичьим гомоном, воздух был тих, влажен и нагрет. Выйдешь,
бывало,
на балкон — так и обдает тебя душистым паром распустившейся березы или смолистым запахом сосны и ели.
Бывало, с самого раннего утра убегу или
на пруд, или в рощу, или
на сенокос, или к жнецам — и нужды нет, что
солнце печет, что забежишь сама не знаешь куда от селенья, исцарапаешься об кусты, разорвешь свое платье, — дома после бранят, а мне и ничего.
Это были поэмы Пушкина. Я прочитал их все сразу, охваченный тем жадным чувством, которое испытываешь, попадая в невиданное красивое место, — всегда стремишься обежать его сразу. Так
бывает после того, когда долго ходишь по моховым кочкам болотистого леса и неожиданно развернется пред тобою сухая поляна, вся в цветах и
солнце. Минуту смотришь
на нее очарованный, а потом счастливо обежишь всю, и каждое прикосновение ноги к мягким травам плодородной земли тихо радует.
— Перед восходом
солнца бывает весело
на сердце у человека как-то бессознательно, а дедушке, сверх того, весело было глядеть
на свой господский двор, всеми нужными по хозяйству строениями тогда уже достаточно снабженный.
На «Нырке» питались однообразно, как питаются вообще
на небольших парусниках, которым за десять-двадцать дней плавания негде достать свежей провизии и негде хранить ее. Консервы, солонина, макароны, компот и кофе — больше есть было нечего, но все поглощалось огромными порциями. В знак душевного мира, а может быть, и различных надежд, какие чаще
бывают мухами, чем пчелами, Проктор налил всем по стакану рома.
Солнце давно село. Нам светила керосиновая лампа, поставленная
на крыше кухни.
В половине мая стараются закончить сенокос — и
на это время оживает голая степь косцами, стремящимися отовсюду
на короткое время получить огромный заработок… А с половины мая яркое
солнце печет невыносимо, степь выгорает, дождей не
бывает месяца по два — по три, суховей, северо-восточный раскаленный ветер, в несколько дней выжигает всякую растительность, а комары, мошкара, слепни и оводы тучами носятся и мучат табуны, пасущиеся
на высохшей траве. И так до конца августа…
Еще мальчишкой Туба, работая
на винограднике, брошенном уступами по склону горы, укрепленном стенками серого камня, среди лапчатых фиг и олив, с их выкованными листьями, в темной зелени апельсинов и запутанных ветвях гранат,
на ярком
солнце,
на горячей земле, в запахе цветов, — еще тогда он смотрел, раздувая ноздри, в синее око моря взглядом человека, под ногами которого земля не тверда — качается, тает и плывет, — смотрел, вдыхая соленый воздух, и пьянел, становясь рассеянным, ленивым, непослушным, как всегда
бывает с тем, кого море очаровало и зовет, с тем, кто влюбился душою в море…
В ноги кланяйся!» Ей хочется остаться одной и погрустить тихонько, как
бывало, а свекровь говорит; «Отчего не воешь?» Она ищет света, воздуха, хочет помечтать и порезвиться, полить свои цветы, посмотреть
на солнце,
на Волгу, послать свой привет всему живому, — а ее держат в неволе, в ней постоянно подозревают нечистые, развратные замыслы.
Кучумов. Ведь этак можно и надоесть. Говори там, где тебя слушать хотят. А что такое нынешнее время, лучше ль оно прежнего? Где дворцы княжеские и графские? Чьи они? Петровых да Ивановых. Где роговая музыка, я вас спрашиваю? А,
бывало,
на закате
солнца, над прудами, а потом огни, а посланники-то смотрят. Ведь это слава России. Гонять таких господ надо.
Погода стояла великолепная, как это
бывает только в конце июля
на Урале;
солнце весело золотило верхушки деревьев и ложилось по траве золотыми колеблющимися пятнами.
При последних трепетаниях закатных лучей
солнца они перешли плашкоутный мост, соединяющий ярмарочный город с настоящим городом, и в быстро густеющей тени сумерек стали подниматься в гору по пустынному нижегородскому взвозу. Здесь,
на этом взвозе, в ярмарочную, да и не в ярмарочную пору, как говорили,
бывало нечисто: тут в ночной тьме бродили уличные грабители и воришки, и тут же, под сенью обвалов, ютился гнилой разврат, не имеющий приюта даже за рогожами кабачных выставок.
Будучи в ребячестве безотчетно страстным охотником до всякой ловли, я считал,
бывало, большим праздником, когда отпускали меня
на лисьи норы; я много раз ночевывал там и часто не спал до восхода
солнца, заменяя караульщика. Тут я наслушался, какими разными голосами, похожими
на сиплый лай и завыванье собак, манит лиса своих лисят и как они, в ответ ей, так же скучат и слегка взлаивают. Лиса беспрестанно бегает кругом норы и пробует манить детей то громко, то тихо. Как скоро взойдет
солнце, она удаляется.
— Не к добру это, — прошептала она, — не к добру. Ты заметил, — обратилась она ко мне, — он говорит, а сам будто от
солнца все щурится; знай: это примета дурная. У такого человека тяжело
на́ сердце
бывает и несчастье ему грозит. Поезжай послезавтра с Викентием Осиповичем и с Сувениром.
Однако всему
бывает конец. Однажды, проснувшись утром
на бивуаке около деревни, где была назначена дневка, я увидел голубое небо, белые мазанки и виноградники, ярко залитые утренним
солнцем, услышал повеселевшие живые голоса. Все уже встали, обсушились и отдыхали от тяжелого полуторанедельного похода под дождем без палаток. Во время дневки привезли и их. Солдаты тотчас же принялись натягивать их и, устроив все как следует, забив колышки и натянув полотнища, почти все улеглись под тень.
Сюда переезжают
на житье отставные чиновники, вдовы, небогатые люди, имеющие знакомство с сенатом и потому осудившие себя здесь почти
на всю жизнь; выслужившиеся кухарки, толкающиеся целый день
на рынках, болтающие вздор с мужиком в мелочной лавочке и забирающие каждый день
на пять копеек кофию да
на четыре сахару, и, наконец, весь тот разряд людей, который можно назвать одним словом: пепельный, — людей, которые с своим платьем, лицом, волосами, глазами имеют какую-то мутную, пепельную наружность, как день, когда нет
на небе ни бури, ни
солнца, а
бывает просто ни се ни то: сеется туман и отнимает всякую резкость у предметов.
Сидя
на краю обрыва, Николай и Ольга видели, как заходило
солнце, как небо, золотое и багровое, отражалось в реке, в окнах храма и во всем воздухе, нежном, покойном, невыразимо чистом, какого никогда не
бывает в Москве. А когда
солнце село, с блеяньем и ревом прошло стадо, прилетели с той стороны гуси, — и все смолкло, тихий свет погас в воздухе, и стала быстро надвигаться вечерняя темнота.
Голодал он, и мерз, и
на солнце жарился, и переходы делал по сорока и пятидесяти верст в жару и в мороз; случалось и под пулями
бывать, да, слава богу, ни одна не задела.
С нее глядели, свесившись вниз, две детские головки, с такими белыми, выгоревшими
на солнце волосами, какие
бывают только у деревенских ребятишек.
Кроме чаек, в море никого не было. Там, где оно отделялось от неба тонкой полоской песчаного берега, иногда появлялись
на этой полоске маленькие черные точки, двигались по ней и исчезали. А лодки всё не было, хотя уже лучи
солнца падают в море почти отвесно. В это время Мальва
бывала уже давно здесь.
Море широко и глубоко; конца морю не видно. В море
солнце встает и в море садится. Дна моря никто не достал и не знает. Когда ветра нет, море сине и гладко; когда подует ветер, море всколыхается и станет неровно. Подымутся по морю волны; одна волна догоняет другую; они сходятся, сталкиваются, и с них брызжет белая пена. Тогда корабли волнами кидает как щепки. Кто
на море не
бывал, тот богу не маливался.
А бразильянец долго стоял и смотрел
на дерево, и ему становилось всё грустнее и грустнее. Вспомнил он свою родину, ее
солнце и небо, ее роскошные леса с чудными зверями и птицами, ее пустыни, ее чудные южные ночи. И вспомнил еще, что нигде не
бывал он счастлив, кроме родного края, а он объехал весь свет. Он коснулся рукою пальмы, как будто бы прощаясь с нею, и ушел из сада, а
на другой день уже ехал
на пароходе домой.
За Волгой и вообще в лесах
на севере завтракают с восходом
солнца, обедают в девять часов утра, в полдень полудничают, в три или четыре часа
бывает паужена,
на закате
солнца ужин.], Карп Алексеич Морковкин, в бухарском стеганом и густо засаленном халате, доканчивал в своей горнице другой самовар, нимало не заботясь, что в приказе с раннего утра ждет его до десятка крестьян.
— Слава богу, уже светает! — сказал студент, вглядываясь в его злое, озябшее лицо. — Я совсем замерз. Ночи в сентябре холодные, а стоит только взойти
солнцу, и холода как не
бывало. Мы скоро приедем
на станцию?
Где-то близко-близко от неё раздалось протяжное, радостное конское ржание. Так и есть: отбившаяся от деревни лошадь, мирно пощипывая траву, бродила между гряд, наслаждаясь своей нечаянной свободой. Чудесный, гнедой масти, породистый конек, отливающий червонным золотом
на солнце, как ни в чем не
бывало, пасся
на свободе.
— Господа, помните прежние времена, как,
бывало, все ужасались
на жизнь студентов? Бедные студенты! Питаются только чаем и колбасой! Представьте себе ясно: настоящий китайский чай, сахар, как снег под морозным
солнцем, французская булка румяная, розовые ломтики колбасы с белым шпиком… Бедные, бедные студенты!
Иногда
бывает, что облака в беспорядке толпятся
на горизонте и
солнце, прячась за них, красит их и небо во всевозможные цвета: в багряный, оранжевый, золотой, лиловый, грязно-розовый; одно облачко похоже
на монаха, другое
на рыбу, третье
на турка в чалме.
— Едва взойдет
солнце, он,
бывало, родимый наш, уж
на ногах и сбор бить велит.
Что собралось седьмого мая так много народа
на острове Луст-Эланд, прежде столь пустом?
Бывало, одни чухонские рыбаки кое-где копышились
на берегу его, расстилая свои сети, или разве однажды в год егери графа Оксенштирна, которому этот остров с другими окружными принадлежал, заходили в хижину, единственную
на острове, для складки убитых зверей и для отдыха. По зеленым мундирам узнаю в них русских и — гвардейцев по золотым галунам,
на которых
солнце горит ярко.
— Нет, дедушка, — отвечала Катерина Рабе, бывшая доселе внимательною слушательницей разговора, которым жених ее завладел, и теперь обрадованная, что ей давали случай быть участницей в беседе. — Я не спрашивала, хотела бы спросить: правда ли, что
на родине твоей среди лета
солнце не садится, а среди зимы не
бывает дня?
Бывает, что злые змеи Рагу и Кету нападают
на Дева и проглатывают его, и тогда делается темно. Но жрецы наши молятся о том, чтобы божество освободилось, и тогда оно освобождается. Только такие невежественные люди, как вы, никогда не ездившие дальше своего острова, могут воображать, что
солнце светит только
на их остров.
На часок выпрыгнувшее за далекими холмами солнышко стало обливать покрывавший эти холмы снег удивительно чистым розовым светом, — это
бывает там перед вечером, после чего
солнце сейчас же быстро и скрывается, и розовый свет тогда сменяется самою дивною синевою.
В то время, когда
на юбилее московского актера упроченное тостом явилось общественное мнение, начавшее карать всех преступников; когда грозные комиссии из Петербурга поскакали
на юг ловить, обличать и казнить комиссариатских злодеев; когда во всех городах задавали с речами обеды севастопольским героям и им же, с оторванными руками и ногами, подавали трынки, встречая их
на мостах и дорогах; в то время, когда ораторские таланты так быстро развились в народе, что один целовальник везде и при всяком случае писал и печатал и наизусть сказывал
на обедах речи, столь сильные, что блюстители порядка должны были вообще принять укротительные меры против красноречия целовальника; когда в самом аглицком клубе отвели особую комнату для обсуждения общественных дел; когда появились журналы под самыми разнообразными знаменами, — журналы, развивающие европейские начала
на европейской почве, но с русским миросозерцанием, и журналы, исключительно
на русской почве, развивающие русские начала, однако с европейским миросозерцанием; когда появилось вдруг столько журналов, что, казалось, все названия были исчерпаны: и «Вестник», и «Слово», и «Беседа», и «Наблюдатель», и «Звезда», и «Орел» и много других, и, несмотря
на то, все являлись еще новые и новые названия; в то время, когда появились плеяды писателей, мыслителей, доказывавших, что наука
бывает народна и не
бывает народна и
бывает ненародная и т. д., и плеяды писателей, художников, описывающих рощу и восход
солнца, и грозу, и любовь русской девицы, и лень одного чиновника, и дурное поведение многих чиновников; в то время, когда со всех сторон появились вопросы (как называли в пятьдесят шестом году все те стечения обстоятельств, в которых никто не мог добиться толку), явились вопросы кадетских корпусов, университетов, цензуры, изустного судопроизводства, финансовый, банковый, полицейский, эманципационный и много других; все старались отыскивать еще новые вопросы, все пытались разрешать их; писали, читали, говорили проекты, все хотели исправить, уничтожить, переменить, и все россияне, как один человек, находились в неописанном восторге.